Лёд и пламень академика Мельникова

Текст: Екатерина Огнева, Дмитрий Лихарев
Фото: из личного архива семьи Мельникова и открытых источников

поделись историей с друзьями

Оригинал текста опубликован в СМИ “Территория опережающего развития” (федеральная корпоративная газета Регионального благотворительного фонда «Ветеран нефтегазстроя» по Тюменской области), №2(18), 2020 г.

«Глеб Иванович, прекратите словоблудие у доски!» — громкий голос из зала, обращенный к бывшему ректору Ленинградского университета Макарову, произвел эффект разорвавшейся бомбы. Участники заседания зашикали на наглеца. Но тот был решителен: на кону доброе имя отца — руководителя Института мерзлотоведения Сибирского отделения Академии наук СССР.

Небывалый случай

Лед и пламень академика Мельникова

Павел Иванович Мельников с сыном Владимиром

1975 год. Якутск. Осталось несколько месяцев до предзащиты докторской дис­сертации. Заведующий лабораторией Института мерзлотоведения Владимир Мельников уже получил блестящие ре­цензии на свою работу. Но без пяти минут доктор даже представить не мог, какие испытания будут предшествовать присуждению научной степени.

Началось с того, что несколько ре­бят-геофизиков из соседней лаборатории поделились сомнениями в результатив­ности работы своего подразделения. В режиме строжайшей секретности они изучали воздействие электромаг­нитных полей на полет ракет. Когда Владимир Павлович узнал, что и как из­меряют и за что выдают, пришел в ужас. На исследования, которые лаборатория проводила для группы ученых Ленин­градского университета, выделялись огромные деньги.

Мельников пошел к отцу, который руководил институтом.

— У тебя за спиной такие дела творятся!

— Но у них секретные исследования, а у нас в институте нет ученого совета по рассмотрению закрытых работ.

— А отвечать за этих умников потом тебе придется.

Прислушавшись к совету сына, Мель­ников-старший сделал все, чтобы совет по закрытым работам создать. Опасе­ния подтвердились. Тогда в Ленинград, непосредственно руководившему этой работой профессору Г. И. Макарову по­слали два письма с вопросами и пред­ложениями иных подходов решения задач. С берегов Невы ответили мол­чанием. Владимир Павлович полетел в Ленинград.

Перед тем как выйти «к барьеру», Мельников встретился с рецензентом своей диссертации Вешевым, который был в подчинении у Макарова. Расска­зал о проблеме. Решили вместе пойти к Глебу Ивановичу. Узнав, в чем дело, Макаров предложил рассмотреть вопрос на ученом совете.

И вот Макаров выводит формулы у доски, его речь неторопливо плывет по огромному залу, где расположились около двадцати кандидатов и докторов наук, в основном радиофизики.

А Мельников понимает, что говорящий уводит собрание в сторону от главной проблемы, и, если он не изменит направление монолога, проиграет. Тогда он громким голосом попросил прекратить словоблудие у доски и перейти к сути.

Что тут началось! На наглеца, посмев­шего перебить бывшего ректора ЛГУ, зашикали и стали возмущаться тому, что этот гость себе позволяет. В этом гвалте Владимир Павлович едва услы­шал голос Вешева, единственного, кто на свой страх и риск сказал: «А ведь Мельников-то прав».

— Что же вы предлагаете? — ледяным тоном спросил у своего визави Макаров, когда страсти немного улеглись.

— Так как наш институт с вами рабо­тает, задачу не решить. Пока не поздно, нужно определить, какими методами и приборами будем пользоваться в дальнейшем. Подпишем протокол и напра­вим в спецотдел президиума Сибирского отделения Академии наук.

— Готовьте документ, — сдался Макаров.

Мельников пришел в гостиницу и из­ложил проблему и способы ее решения на одном листе. Отдал в приемную.

— Владимир Павлович, небывалый случай! Вы победили! — закричал с по­рога пришедший к нему на следующий день Вешев. — Правда, у Макарова к вам небольшая просьба, — добавил гость уже спокойнее. — Заменить формулировку «не решает проблему», на «не всегда решает проблему». Ведь мерить свойства на постоянном токе возможно, когда сопротивление среды бесконечно…

— Но этого же в природе не бывает!

— Но теоретически-то возможно.

Правка была внесена, Мельников вер­нулся в Якутск. А вскоре последовала директива — явиться в Новосибирск на закрытый президиум. Приехал туда и Макаров.

Судьями в разборе полетов стали: М. А. Лаврентьев, великий математик, создатель Сибирского отделения АН и Новосибирского Академгородка; А. А. Трофимук, академик-нефтяник, открывший приуральскую нефть и газ; Г. И. Марчук — будущий председатель Государственного комитета по науке и технике и председатель СО АН СССР.

— Глеб Иванович, черт побери, как ты мог подписать такой протокол? — рассвирепевший Лаврентьев не стеснялся в выражениях. — Ты же нас всех подставил. Получается, мы семь лет вбухивали в никуда огромные деньги. Это как понимать?

После выступлений, жарких споров и признания, что исследования действительно нужно проводить другими методами, оскандалившуюся лабораторию со всем ее приданым передали из Института мерзлотоведения в Якутский научный центр.

Мельников-младший спас отца от назревавших неприятностей и вернулся домой с победой.

Отец

Лед и пламень академика Мельникова

Игарка. 1938 год

Не раз случай уводил Мельнико­ва-старшего от беды. Его жизнь была полна трудностей и драматических событий. После окончания в 1935 году Ленинградского горного института, Павел Иванович руководил мерзлотной станцией Главсевморпути в Игарке.

Преданный ученик основоположника мерзлотоведения М. И. Сумгина вел широкие исследования. Под его руко­водством впервые в СССР была постро­ена подземная лаборатория на глубине восемь метров. И сразу достигнуты зна­чительные результаты, изменившие практику строительства на мерзлых грунтах.

Это был конец 30-х — кровавых, шеле­стящих доносами-анонимками, обмо­танных колючей проволокой, освещен­ных прожекторами лагерных вышек. Репрессии докатились и до затерянного дальневосточного портового поселка. В его партийной организации из 22 членов к 1939 году осталось только трое. И тогда парторг Ольга Остроумова сказа­ла Мельникову: «Павел, ты следующий. Беги, пока не поздно». В этом же 1939-м в Москве создается Институт мерзло­товедения АН СССР. Игарская станция передается в этот институт.

Забрав супругу Елену Устиновну, доче­рей, девятилетнюю Люду и двухлетнюю Танюшу, Мельников уехал в Москву. Остроумова спасла ученого, который вскоре откроет Якутский артезиан­ский бассейн, найдет пресные воды под мерзлотой. До этого население ис­пользовало воду из реки Лены, которая была источником многих заболеваний, особенно детских.

Кстати, во время поисков этого бас­сейна (это было в Великую Отечествен­ную) над Мельниковым вновь сгустят­ся тучи. Дорогущая скважина пройдет намеченную глубину, а воды не будет. И тогда, рискуя в случае неудачи загре­меть в лагеря, Павел Иванович решит бурить еще глубже. И через несколько десятков метров хлынет поток целебной живой воды.

Детство

Институтом мерзлотоведения, в кото­рый перевели П. И. Мельникова, руково­дил академик В. А. Обручев, крупнейший ученый-геолог и автор приключенческих романов «Плутония», «Земля Санникова» и других.

В июле 1940 года у Мельниковых ро­дился сын Володя. В перерывах между работой отец бегал на соседний рынок за молоком (у Елены Устиновны тяжелые роды привели к потере молока), а потом его отправили в Якутск, где была орга­низована научная мерзлотная станция Института мерзлотоведения им. Обру­чева АН СССР. Семья осталась в Москве ждать вызова в Якутск. Но грянула война.

Мельникова на фронт не пустили, он нужен был в Якутске. Проведенные в то время исследования Павла Ивано­вича по прокладке дорог и строитель­ству аэродромных полос позже отметят боевым орденом Красной Звезды.

***

С 22 июля 1941 года начались интен­сивные авианалеты на Москву. За остаток месяца на столицу сбросили 104 тонны фугасных бомб и 46 тысяч зажигатель­ных. При очередном обстреле разру­шился один из домов во дворе на 1-й Мещанской, где жили Мельниковы.

Вскоре город охватила лихорадка эва­куации. Один из последних поездов увез семью в тыл. Обосновались в башкир­ской деревне Дюртюли в 45 километрах от Уфы. В это тяжелое голодное время Елена Устиновна стала настоящей главой клана, собрав под крылом не только своих детей, но и восьмерых родствен­ников, в том числе родную сестру. (В 1941 году та бежала с сыном и дочкой из оккупированной Белоруссии и по­сле многих перипетий оказалась в селе Дюртюли. Кстати, Александра Устиновна была женой В. А. Сандалова — Героя Советского Союза, ставшего в 1944 году генерал-майором авиации.)

Большой семье всеми правдами и не­правдами приходилось добывать еду. Повезло, что прихватили из Москвы некоторые ценные вещи — обменяли их на козу. Каждый день ходили в лес за дровами, собирали сучья. Маленький Володя тоже возвращался из леса с при­вязанной к спине вязаночкой хвороста.

Спустя два года вернулись в столи­цу. Там в июле 1944-го повзрослевший мальчуган впервые увидел фашистов. Десятки тысяч немытых и обтрепан­ных пленных фрицев шли по Садовому кольцу и другим центральным улицам города, в том числе и по израненной 1-й Мещанской, где стоял дом Мель­никовых. Это был знаменитый «Парад побежденных», убедивший неверующих союзников в великих победах Совет­ской армии. Следом за «гитлеровской нечистью» ехали поливальные машины, символично отмывавшие от нее землю.

Потом он увидит пленных в своем дворе, где, худые, бледные, измученные, они будут восстанавливать разрушенный дом. Жители старались подбросить им через забор что-нибудь перекусить. Хотя и сами не всегда бывали сыты.

Как-то Мельниковым пришла посылка из Якутии — коробочка американского сахара, целых полкилограмма. Володя смотрел на белые кубики рафинада широко открытыми зеленоватыми гла­зами. В Башкирии в некоторых домах над столом было принято подвешивать кусок сахара, который разрешалось толь­ко лизнуть. На этот раз мать и сестры позволили мальчугану в первый раз вдоволь насладиться лакомством. Володя съел рафинад до единого кусочка. Как же это было вкусно!

В сытую по сравнению с московской жизнь Мельниковы отправятся в 1946 году, когда придет задержавшийся на столько лет вызов из Якутска. За двое суток с девятью посадками долетят они туда в салоне грузового Ли-2, хо­лодного, как морозилка. Шестилетнего Володю вынесут из самолета чуть живого.

Лед и пламень академика Мельникова

Володя Мельников на лошади Машке. Якутск. 1952 год

Защита

Тот перелет окончательно ослабит здоровье Мельникова-младшего. В Якут­ске он два раза переболеет малярией. А в 1949 году, когда вновь будут жить в Москве, начнутся проблемы с суста­вами. Девятилетний парнишка практи­чески не сможет ходить.

Врачи только разводили руками. Кто-то шепнул отцу, что надо пробовать радиоактивный метод, который тогда разрабатывался параллельно с атомной бомбой и держался в секрете. Обрати­лись к президенту Академии наук СССР Сергею Ивановичу Вавилову с просьбой разрешить экспериментальное лечение. Вскоре на пороге их квартиры появи­лась врач с тяжелым свинцовым ящич­ком. Оттуда она осторожно доставала какие-то марли, накладывала их на суставы, строго засекала время. И вскоре Володя забыл о боли.

Она вернется через много лет в самый неподходящий момент — во время работы над докторской. Спондилоартроз, осложненный сальмонеллезом, который попал в дом с фруктами с рынка. Он потеряет 17 килограммов веса, будет передвигаться с тросточкой. «Либо сам победит болезнь, либо она его», — говорили бессильные доктора. Автореферат диссертации ему придется писать, лежа в кровати. И работа станет спасением — она заставит гореть, отправит в творческий полет, займет все мысли. Болезнь в итоге отступит.

Но перед защитой диссертации Вла­димир Павлович был еще слаб, иногда падал в обмороки. Поэтому в знаме­нательный для молодого ученого день заботливая мама Елена Устиновна во­оружит его не только своим благосло­вением, но также нашатырем в ампуле и 50-граммовой бутылочкой коньяка, чтобы снять возможный приступ. На­строение у Мельникова, несмотря на но­ющую боль и ходьбу с опорой на тросточ­ку, было боевое. Перед началом он зашел в библиотеку. В читальном зале сидел бывший сотрудник его лаборатории — кандидат наук Коновалихин.

Его переманили к себе люди, изгнан­ные из Института мерзлотоведения после той самой скандальной истории. Коновалихин дописывал отрицательный отзыв на диссертацию Мельникова, о чем прямо и заявил.

— Володя, ты — пешка в чужой подко­верной игре.

— Смотри — сам не пострадай, — по­пытался остановить парня Мельников. Тот засмеялся.

Председатель ученого совета открыл заседание неожиданно: «Товарищи, поступило заявление от кандидата наук Владимира Коновалихина с требовани­ем снять работу Мельникова с защиты, так как она не соответствует профилю совета. Давайте проголосуем». Но со­бравшиеся единогласно проголосовали за защиту.

Владимир Павлович взволнованно вы­шел на трибуну и почувствовал признаки обморока. Раздавил ампулу и вдохнул нашатырь. Не помогло, так как начало обморочного состояния спровоцирова­ло сухость во рту и пропал голос. Спас коньяк, принятый на глазах сотни при­сутствующих. Голос вернулся. Доклад был сделан.

По правилам после доклада зачитыва­лись отрицательные отзывы. Такой был один, но чтение его растянулось на пол­тора часа. Народ негодовал, то и дело хлопали двери — кто-то выходил выпить кофе, на перекур, подышать. Когда на­конец все было озвучено, поступило предложение прекратить дискуссию и перейти к заключению.

Присутствующие единогласно прого­лосовали «за».

— Я хочу взять слово, — сказал Коно­валихин.

— А разве вы можете добавить еще что-то серьезное к уже написанному вами? — спросил раздраженно председатель.

Тот ответил утвердительно и поднялся на трибуну. Но зал, проголосовавший за переход к заключению, потребовал от председателя не нарушать регламент, так как дискуссия закончена. Конова­лихин весь в поту схватил портфель и выбежал за дверь.

К Мельникову подошли с поздравле­нием коллеги.

— Ты что там пил?

— Как что? Как любой нормальный русский мужик — коньяк!

— Ну даешь! А мы за тебя так волно­вались, что тоже впору было коньяка тяпнуть.

После успешной защиты Мельников уехал на конференцию в Канаду, а вер­нувшись, узнал, что Коновалихин попал в психиатрическую лечебницу, а потом застрелился.

Но даже смерть молодого человека не остановила интриганов. В ЦК партии посыпались письма с кляузами — якобы Мельников довел до самоубийства Ко­новалихина. Высшая аттестационная комиссия отправила его работу на пе­резащиту в Свердловск.

***

В столице Урала Владимир Павлович встретил коллегу по Алжиру. Тот преду­предил, что ученый совет настроен край­не негативно в отношении его персоны из-за потока грязных писем.

Наступил решающий момент. Когда из зала вышел первый перезащитив­шийся, у Мельникова округлились глаза, так как этот человек недавно блестяще защитил докторскую в МГУ.

Узнав, что Мельников следующий в очереди на лобное место, сказал:

— Примите любые меры, чтобы ваша защита состоялась не здесь. Меня за­валили единогласно. Думаю, вас ждет та же участь.

И тогда Владимир Павлович позво­нил сестре Татьяне, которая работала в Президиуме АН СССР и была знакома с большим кругом коллег в президи­уме и за его пределами. Она сообщи­ла, что у них только что был человек из Свердловского обкома, с которым она постарается связаться. Через пять минут она перезвонила.

— Иди, не бойся! Только сначала напи­ши заявление, что в связи с невозможно­стью объективного рассмотрения твоей работы после такого количества писем ты просишь снять ее с рассмотрения и отправить обратно в ВАК.

Председатель послание игнорирует. Собравшиеся должны проголосовать за начало защиты. Мельников поник. Вдруг раздается трель спецтелефона. «Будет исполнено», — произносит в труб­ку побледневший председатель. Звонил первый секретарь Свердловского обкома. Председатель вдруг «вспоминает» о заяв­лении Мельникова и просит поддержать просьбу диссертанта.

Однако и на этом приключения дис­сертации не закончились. ВАК отправила докторскую на отзыв не куда-нибудь, а в ЛГУ к Макарову.

— Нет, опять Мельников! Я этого не вы­держу! — закричал Макаров. — Отдать Вешеву!

Так диссертация попала к единствен­ному на тот момент стороннику Мель­никова в Ленинграде и получила бле­стящий отзыв.

Молодой да ранний

Лед и пламень академика Мельникова

Владимир Мельников, 1957 год

Владимир Павлович Мельников стал одним из самых молодых докторов наук по мерзлотоведению в истории Ака­демии наук — в 37 лет, хотя обычно эту высокую ученую степень присваивают, когда кандидат приближается к своему полувековому рубежу. Но его биография никогда не вписывалась в привычные рамки.

Он с пеленок познал прозу и поэзию будней геологов-романтиков. На мерзлотной станции в трех киломе­трах от Якутска спускался в подземные лаборатории, где отец и его коллеги экс­периментировали с мерзлыми грунтами. Наблюдал подготовку к экспедициям и возвращения из них. Слушал жаркие споры на тему научных исследований.

Уже тогда он был маленькой частичкой этой жизни. Натаскивал дрова к двум печам и по утрам наполнял бочки в доме льдом, запасенным с весны в леднике. С первыми лучами солнца водил на водо­пой Орлика, Серого и Машку, благодаря которым в его сердце зародилась любовь к лошадям.

В Якутске, в сердце вечной мерзлоты, будущий академик пошел в первый класс. Двухлетняя школа находилась в одной из половин большой жилой избы. Набивалось в нее человек сорок ребятишек. Чтобы навести порядок в шумных рядах озорников, пожилой учитель-якут нередко брал в руки указку и пользовался ей как палкой.

Лет с двенадцати Володя с лучшими друзьями сутками пропадал в тайге. Для мальчишек, пристрастившихся к охо­те, она стала родным домом.

После девятого класса Павел Иванович отправил сына в экспедицию с учеными из Московского института мерзлотове­дения. Это была первая академическая экспедиция в районе только что от­крытой алмазной трубки «Мир». Дикое место — ни дорог, ни поселков. Там 120 ученых разбили лагерь и занялись изу­чением разреза кимберлитовых пород и изысканиями под строительство бу­дущего города Мирного.

Володя трудился препаратором и бу­ровым рабочим. Он завороженно смо­трел, как ученые работают с приборами. Парень еще плохо представлял суть их методики, но именно тогда сделал вы­бор в пользу геофизики. Ему нравилось, что эти ученые не копают шурфы, не бу­рят скважины, получая необходимые данные исключительно аппаратными методами.

Лед и пламень академика Мельникова

Владимир Мельников на целине. 1958 год

«Крестник» Симонова

Подошло время поступления в вуз. Для лучших выпускников из отдаленных районов центральные институты давали квоты. На геофизику была только одна путевка — в Свердловский горный ин­ститут. Когда Мельников пришел за ней в горком комсомола, там удовлетворен­но закивали — парень окончил школу с единственной четверкой, несколько лет был комсоргом. Достойный кандидат.

Но вдруг прозвучал вопрос:

— А вы не родственник ли Павла Ива­новича Мельникова?

— Это мой отец.

Мельников-старший к тому времени уже развил Якутскую мерзлотную стан­цию до статуса Восточно-Сибирского отделения Института мерзлотоведения им. В. А. Обручева (а в 1961 году отделе­ние стало самостоятельным институтом, который в настоящее время носит его имя) и был членом обкома КПСС и за­местителем председателя Верховного Совета Республики, имел множество наград (позже он получил орден Ленина и «Золотую Звезду» Героя Социалисти­ческого Труда).

— Так что же мы тут время теряем? Семья у вас обеспеченная, аттестат хоро­ший, вы можете и на общих основаниях в любой вуз поступить.

Из горкома Володя вернулся понурый и злой. Еще с порога услышал шум и хо­хот за обеденным столом.

"

Елена Устиновна была отличной хозяйкой. Немало выдающихся людей побывало в ее хлебосольном, уютном доме. Среди них был А. Т. Твардовский, который приезжал, будучи секретарем Союза писателей, чтобы пообщаться с местными авторами, познакомиться с жизнью далекой Якутии. Настоящим другом семьи стал писатель Василий Николаевич Ажаев, человек трагической судьбы. Брошенный по навету в сталинские лагеря, он много лет провел в заключении. По возвращении написал книгу «Далеко от Москвы» о строительстве в военные годы на Дальнем Востоке нефтепровода. Роман дошел до руководства страны, и Ажаев получил Сталинскую премию. Частым гостем был великий поэт и писатель Константин Михайлович Симонов, сын которого, Алексей, по просьбе отца получал трудовое воспитание в научной экспедиции в Верхоянье.

Как раз из Верхоянья только что вернулись Констан­тин Михайлович, Василий Николаевич и Мельников-старший, навестив отряд, с которыми Алексей перезимовал на по­люсе холода.

***

— Ну что, дали горкомовцы путевку? — спросил отец.

— Пинком под зад.

— Не обращай внимания, этот вопрос решается не в горкоме, а в обкоме, — по­пытался успокоить сына Павел Иванович.

— Это твоя путевка в обкоме, а в моей мне отказали, — в сердцах крикнул Володя и выбежал из комнаты, хлопнув дверью.

— Павел, не порти ребенка. Парень прав. Пусть едет со мной и Ажаевым в Москву и пытается поступить сам, — сказал Симонов.

Уже через несколько дней Володя го­стил на писательских дачах в Переделки­но у Ажаева. До экзаменов в Московский геологоразведочный институт (МГРИ) оставалось какое-то время.

Как-то вечером отправились к поэту, военному корреспонденту М. К. Луко­нину. Там были Евтушенко и Ахмадулина — молодые, дерзкие. Они были лишь немного старше Мельникова, но какая же между ними пролегала пропасть! Убеждения молодого комсорга из Яку­тии, не вписывающиеся в мораль пред­ставителей свободной молодежи, они по­просту «обхохотали».

Еще одним откровением стал VI Все­мирный фестиваль молодежи и студен­тов. В нем участвовало 34 тысячи чело­век из 131 государства. Впервые СССР распахнул двери для такого количества иностранцев. Они свободно общались с москвичами. Для беспрепятственных посещений были открыты Московский Кремль и парк Горького, проводились многочисленные мероприятия. Только ради этого стоило приехать в столицу!

Мельников даже забыл о своих не­приятностях. Заключались они в том, что когда он сдал документы в МГРИ и проходил обязательную медкомиссию, ему вынесли вердикт: с диагностиро­ванным пороком сердца тяжелые поле­вые условия категорически запрещены, он не сможет ездить на летние практики, поэтому путь в институт заказан.

Узнав о диагнозе, отец настоятельно посоветовал обратиться в больницу при Академии наук и пройти всесто­роннее обследование. Оказался прав — старый, умудренный опытом кардиолог в пух разнес поставленный диагноз. У Мельникова была обычная юношеская аритмия.

Медицинское заключение такого уров­ня во МГРИ приняли, но одного балла на экзаменах Мельников все же не до­брал — получил «четыре» за сочинение. Когда пришел забирать документы, вдруг увидел в списках зачисленных свою фамилию. Единственную с припиской: «Поступающий, родители которого рабо­тают на Крайнем Севере». Оказывается, была такая льгота. «Странно, неужели больше никто из ребят с Крайнего Севера не поступал?» — подумалось Владимиру.

Правду он узнает только через де­сять лет после защиты кандидатской диссертации.

Учеба и наука

В институте Мельников учился отлич­но, получал повышенную стипендию, а с четвертого курса стал заниматься наукой. После успешного окончания в 1962 году геофизического факультета по специальности «Геофизические мето­ды разведки месторождений полезных ископаемых» остался работать на ка­федре геофизики. Наткнулся на новое физическое явление, стал его изучать и в 1964 году поступил в аспирантуру.

Исследовал вызванную поляризацию в периодически меняющихся полях. Тогда был метод только на постоянном токе, Мельников же начал разработку нового. Позже его научно-исследовательские работы в этой области привели к созданию сейсмоэлектромагнитного метода прямых поисков нефтегазовых месторождений. Он много работал в полях, исследовал разные геологические разрезы в экспедициях в Коми и Белоруссии, на Полярном Урале и Дону. Вместе с ним выезжала группа аппаратурщиков во главе с будущим профессором Л. Бобровниковым (с дарованным талантом радиоинженера), взявшихся разработать приборы для его исследований. Аналогов им в ту пору в мире не было.

Когда набралось достаточно ярких результатов, Владимир Павлович стал готовить кандидатскую диссертацию. Однако работа застопорилась — смущали слишком большие величины параметров изучаемого явления. Возможно, это происходило из-за наличия индукци­онного поля. Рассказал о своей догадке научному руководителю, профессору Якубовскому, который был индукци­онщиком. «Володя, занимайтесь своей геофизикой, а индукцию не трогайте — на инфранизких частотах она ничтожна мала», — ответил тот.

Что же делать? Аспирантура закан­чивается, а решения не найдено. Ка­федра выдает резолюцию — продлить Мельникову аспирантуру еще на год, как неуспевающему. Якубовский уезжает в Алжир, а Мельников — на дачу в Под­московье. Несмотря на протест научного руководителя, погружается в теорию индукционной разведки. В течение не­скольких недель приходит понимание, что поле создает кабель, по которому исследователь пропускает ток. Мельни­ков находит способ разделения полей вызванной поляризацией и индукци­онного. Все становится на свои места: и аппаратура оказывается пригодной, и методика интерпретации.

В августе 1967 года он приходит к за­ведующему кафедрой. Якубовский все еще в Алжире.

— Я готов защищать диссертацию.

— Шутишь? — поднимает брови завка­федрой. — Володя, у тебя же цифры не со­ответствуют ожидаемым.

— Я все исправил.

— Ладно, оставь работу, я посмотрю.

Через неделю он вызывает Мельни­кова.

— Володя, блестящая работа! Полная бескомпромиссная победа!

Через несколько дней после успешной защиты кандидата технических наук пригласил к себе в гости Ажаев. Там за накрытым столом Мельников и узнал, почему был когда-то единственным абитуриентом по квоте Крайнего Севера.

Оказывается, сразу после возвращения из Якутска Константин Симонов заехал в ректорат института и сказал: «К вам будет поступать Вова Мельников из Яку­тии, этот мальчик должен учиться!»

Лед и пламень академика Мельникова

Мельников. Полярный Урал. 1963 год

***

После защиты кандидатской Мельни­кова вызвал ректор МГРИ.

— У вуза есть два договора с универси­тетами Гвинеи и Алжира. Мы обязаны посылать им преподавателей. Предлагаю поехать за рубеж на пять лет.

— У меня нет знания французского, я с третьего класса учил английский и только им владею, — попытался от­креститься Мельников.

Но его на десять месяцев освободили от работы и направили в Московский педагогический институт иностранных языков им. М. Тореза на курсы для отъ­езжающих трудиться за рубеж. Уже через два месяца Владимир Павлович читал, писал и говорил на французском. Оставшееся время готовил курс лекций на языке его любимых писателей, Мо­пассана и Бальзака.

Но договоры МГРИ с Гвинеей и Алжи­ром затормозились. Владимир Павлович решает перейти в Академию наук и ехать в Якутск.

Однако ректор встал насмерть.

— Какая Якутия? Разве мы тебя для Ака­демии наук готовили? Разрешение на увольнение не дам!

— А кто даст?

— Пусть твоя академия к министру высшего образования обращается!

И министр на просьбу АН СССР добро дал, но с оговоркой, что в случае необ­ходимости Мельникова командируют за рубеж.

Не прошло и года, как Владимир Пав­лович летел на языковую стажировку во Францию с последующим направ­лением в Алжир.

Заморские берега

В те годы не многим советским граж­данам выпадало счастье побывать за ру­бежом, и для Мельникова эта поездка стала осуществлением юношеской меч­ты, навеянной прочитанными когда-то романами.

Стажировка проходила в одном из ста­рейших университетов страны — Монпе­лье, где когда-то учился Нострадамус. Это было полное погружение в язык и культуру — постоянное общение с но­сителями языка, поездки на экскурсии по всему Лазурному побережью от Мо­нако до самой Испании. Там от местных он не раз услышал, что похож на францу­за. Возможно, есть в этом доля истины.

Девичья фамилия его матери Елены Устиновны — Шапель (в переводе с фран­цузского — часовня). Равно как и су­пруг, она не знала своих родителей. Оба выросли в детском приюте в Гатчине, куда попали еще до революции. Там же, в детском доме под Ленинградом, по наставлению педагогов Елена напи­сала отказ от наследства, оставленного дядей в Польше.

О происхождении отца, Павла Ива­новича Мельникова, известно только, что дед его был главным печником в Зимнем дворце, а отец — начальником охраны главной резиденции Романовых.

Были ли среди предков французы или не были, но в Алжир Владимир приехал, блестяще владея француз­ским. А вскоре в институт имени Мориса Тореза из Северной Африки пришло пожелание: «Постарайтесь готовить специалистов так, как В. П. Мельникова».

Работу со студентами Владимир Пав­лович построил по-своему. На экзаменах разрешил пользоваться лекциями и дру­гими материалами, что ранее каралось исключением без права вторичного поступления.

Однако после первого же испытания ученики его курса были расставлены по уровню знаний. Каждому воздалось по заслугам. За это Мельникова в кол­лективе алжирского университета за­уважали.

Он спрашивал самую суть. «Вот фор­мула, в ней описаны физические взаи­модействия, вот коэффициент. Для чего он здесь?» Если студент хорошо понимал теорию — отвечал, если в предмете пла­вал — благополучно шел ко дну.

В свободное время Владимир Павлович старался больше общаться с западны­ми специалистами, набираться знаний о жизни в других странах, их культуре. А через два года, когда доработал курс своих лекции и отдал их в библиотеку алжирского университета, заскучал.

Мельников, в сердце которого горел огонь научного поиска, не хотел стоять на месте. Он рвался писать докторскую, делать открытия, искать и достигать. Сытая, размеренная жизнь, о которой многим приходилось лишь мечтать, это не про него.

Написал письмо в Академию наук: выручайте! А в то время как раз гото­вилась первая в СССР международная конференция по мерзлотоведению с огромным количеством иностранцев. И в министерство из АН ушла бумага о том, что присутствие Мельникова необходимо для работы с французскими учеными.

Так с Алжиром было покончено.

***

Диссертацию Мельников написал. Но поскольку было непривычно и даже неприлично принимать в доктора наук такого молодого ученого, чтобы избежать неприятностей, Мельникову поставили условие. Его оппонентом должен стать не кто иной, как А. Г. Тархов, знамени­тый геофизик, автор многих учебни­ков. Владимиру Павловичу удалось его уговорить.

На предзащите Мельников рассказал про свои открытия и сделал вывод — из­мерял на мерзлоте, но такие же свойства могут быть на экваторе, где наблюдается климат муссонного типа.

— Главу с муссонами выбрось, — сказал Тархов. — Ты там работал? Мерил? Это голословно. Вдруг с заднего кресла взволнованно встал профессор Каменецкий.

— Анатолий Георгиевич, подождите! Я в себя не могу прийти от Володиных результатов. Три года я преподавал в Ин­дии, в этом самом муссонном климате, и три года мы мучились, не понимая, почему одна группа на полигоне весной выдает одни результаты, а вторая там же, но осенью — другие. Мы сотни тысяч долларов потратили на замену аппа­ратуры, думали, ее жуки жрут или еще какая-то причина, от нас не зависящая. А вы — выбросить! Да это лучший ре­зультат работы Мельникова.

Потом закрутилась та самая эпопея с защитой и перезащитой докторской. А через два года, когда все неприятно­сти забылись, раздался исторический в биографии Мельникова звонок из Но­восибирска.

На проводе был Валерий Ермиков, от­вечавший в президиуме за дела во мно­гих институтах, в том числе в других сибирских регионах. Он от имени ака­демика А. А. Трофимука предложил Мельникову поехать в Тюмень, чтобы с нуля создать в регионе академиче­ский научный комплекс. Его выбор пал на молодого доктора наук не случайно. Еще во время разбора полетов в Новоси­бирске, когда на закрытом президиуме обсуждался подписанный Макаровым протокол, прозорливый Трофимук оце­нил яркие лидерские качества молодого коллеги, его смелость в отстаивании принципов. Такой и нужен был в Тю­мени.

Тюмень

Лед и пламень академика Мельникова

Владимир Павлович Мельников с Иваном Ивановичем Нестеровым. 1990 год

Тюменскому сообществу Мельникова представили как заместителя по науке самого Трофимука. Это был очень высо­кий статус еще и потому, что остальны­ми замами легендарного открывателя «Второго Баку» были в основном члены Академии наук СССР. А он пока имел лишь степень доктора.

Два года ушло на организацию инфра­структуры Института проблем освоения Севера, формирование коллектива. Не было собственного здания, приходилось арендовать помещения, остро стоял вопрос с жильем. Все это со временем благополучно решится благодаря дело­вым качествам и авторитету Владимира Павловича.

В 1984 году Мельников окончательно перебрался в Тюмень. А уже в 1989-м открыл международному научному сооб­ществу ворота в Арктику, впервые орга­низовав международную конференцию ведущих мерзлотоведов из разных стран мира. Проводилась она на Ямбургском месторождении в только смонтиро­ванном современном финском жилом комплексе для газовиков. На Тюменском Севере в подобных условиях междуна­родные конференции еще не прово­дились.

Ученые облетели на вертолетах Ямаль­ский и Гыданский полуострова. Прово­дили лекции в полях, где для этого были специально подготовлены различные геологические разрезы. На таком высо­ком уровне научное мероприятие в этой сфере проводилось впервые.

За 36 лет истории развития академи­ческого научного комплекса Тюмени как организатор и руководитель Мельни­ков написал множество ее ярких страниц, воспитал целую плеяду талантливых специалистов.

Успех Владимира Мельникова зиж­дется на одном важном принципе — всегда использовать весь свой опыт и потенциал: деловую хватку, знание языков и мироустройства, зарубежные связи. Это очень помогло его институту выжить в лихие 90-е.

Тогда Мельников оказался весьма полезен для экономического разви­тия Тюменской области. Благодаря ему удалось включить Тюмень в про­грамму технической и гуманитарной помощи с Запада в 1990–1993 годах и получить для Заводоуковска иннова­ционный тепличный комплекс «РИТЗА» (Russian Innovation Tyumen Zavodoukovsk Association). Было организовано обуче­ние тюменских сельскохозяйственных специалистов в Голландии. Подписа­но много договоров о сотрудничестве администрации Тюменской области с партнерами из ЕС. А итоги знаком­ства главы региона Ю. К. Шафраника с практикой недропользования Канады во многом определили суть Закона РФ «О недрах» и Указа о развитии Тюмен­ской области. Владимир Павлович был не только инициатором этой поездки, но и — волею судеб — переводчиком. В Уайтхорсе, столице Юкона, не оказа­лось переводчика с русского на англий­ский. Встреча была под угрозой срыва, в результате стресса английский язык вернулся к Мельникову и спас ситуацию.

Лед и пламень академика Мельникова

В.П. Мельников С И. А. Шаповаловым. 1989 год

***

Но главное для него в жизни, конеч­но же, наука, царство холода — вечная мерзлота. Он перевернул подход к ней на 180 градусов, рассматривает ее ре­сурсом, а не угрозой, как было сказано П. И. Колосковым в предисловии к фун­даментальному труду основоположника мерзлотоведения М. И. Сумгина «Вечная мерзлота почвы в пределах СССР».

Развиваемый В. П. Мельниковым ресурсный подход в криологии Зем­ли получил международное призна­ние. Под его руководством проводятся исследования воздействия бактерий из древних мерзлых пород на совре­менные биосистемы. Они показывают позитивную роль холода и палеоми­кробиоты на укрепление иммунной системы и продолжительность жизни. Академиком сформулированы основные принципы междисциплинарной системы представлений о холодном мире.

И это далеко не все, что сделал и еще сделает Владимир Павлович Мельников, человек многогранный, не вписываю­щийся в рамки и стандарты, сын великой эпохи ученых-патриотов, романтиков, в сердце которого горит огонь научного поиска.

От первого лица

Лед и пламень академика Мельникова

Владимир Павлович Мельников

О жизненных учителях

"

Мне повезло с родителями. Они рано приучили к труду, самостоятельности и ответственности за поступки. Поэтому я не стал иждивенцем и потребителем, что при таком высоком положении отца могло бы произойти. Главное, чему научил папа на собственном примере, — вкладываться по полной в дело, которым занимаешься. А мама — правильному отношению к людям: нужно ценить их не по должностям, а душе, помыслам и поступкам. Она не делала различий между молочницей Дусей и первым секретарем обкома. Никто не уходил от нее с холодком в сердце. До сих пор, вспоминая ее улыбку, чувствую тепло. Повезло мне и с педагогами в школе. Они не только давали знания, но и воспитывали, старались помочь преодолеть недостатки. Например, из-за учителя математики Сары Семеновны Эстеркес в аттестате появилась единственная «четверка» и не получилось медали. — Володя заслуживает «пять», — пеняли ей коллеги. — Но тогда он расслабится и не поступит в институт, — отвечала она невозмутимо. Когда после защиты кандидатской в 1968 году я приехал в Якутск, первый звонок был от нее. — Володенька, поздравляю! Очень прошу, выступи в школе. Среди моих учителей — и великие люди, которые часто бывали в нашем доме. Стыдно быть лоботрясом, видя, как горит делом бывший директор Института мерзлотоведения им. В. А. Обручева в Москве, автор лучших монографий по мерзлотоведению, популяризатор науки П. Ф. Швецов и писатель К. М. Симонов, восхищаясь результатами их труда. А мои учителя в науке? Это плеяда имен, о которых рассказывать в двух словах даже стыдно. Благодарен и руководителям нашего Сибирского отделения Академии наук во времена становления института в Тюмени. А. А. Трофимуку, Г. И. Марчуку, а в особенности В. А. Коптюгу, который понимал, что мое дело — очень непростое и нужное. Выделялись такие деньги, которые никому не выделялись. Я по сто человек в год набирал в институт. В истории академии такого не было.

О друзьях

"

Отталкиваясь от понимания сути дружбы в песне Владимира Высоцкого «Если друг оказался вдруг...», которая проверялась на сложном восхождении к вершинам гор, у меня на пути к вершинам творчества друзья, конечно, были, но их всегда называли коллегами, единомышленниками. И вокруг меня, как только вступил на самостоятельный путь созидания, были те, кто: Готов идею обсудить, Обосновать и воплотить, Сквозь тернии идти к звезде, Забыв о сне, еде и мзде!

О любви

"

Не однолюб. Возможно, это не очень красиво смотрится со стороны. Но я не могу разменивать годы, тратить мысли, сердце, душу и тянуть никому не нужную, в сущности, лямку. Ценю каждый свой день, и если что-то с конкретным человеком не клеилось, всегда старался мирно разойтись, не ища виновного, в дальнейшем помогал чем мог. Благодаря этому сегодня бесконечно счастлив.

О вещизме и подарках

"

В Якутске зимой ходил в школу в ватнике. К десятому классу родители купили пальто с шикарным воротником. Как же противно его было носить! Ватник был мне дороже и уютнее. С тех пор ничего, в сущности, не поменялось. Я не болен вещизмом. К примеру, для меня автомобиль — лишь средство передвижения. Не гонюсь за дорогими марками. Возможно, до сих пор продолжал бы жить в квартире, а не переехал бы в частный дом. Но мне сделал такой подарок В. П. Малюгин, начальник Главтюменнефтегазстроя Миннефтегазстроя СССР. А великий В. С. Черномырдин поручил построить восьмиэтажное общежитие с лабораторным пристроем и передать Мельникову на баланс ИПОС СО РАН, что и было осуществлено в 1987 году. Это важнее любого подарка. ​

О мечтах

"

Я реализовал их много. Достиг успехов в науке. У меня высшее в этом звание — академик. Имею орден «За заслуги перед Отечеством» и другие ордена. Достаточно для понимания, что работал не зря.

О новых поколениях

"

Мои дети представляют разные поколения. Между младшим и старшим сыном разница в полвека. На примере своей большой семьи понимаю, что нужно спокойно относиться к возникающим особенностям жизни. Главное — находиться на одной волне со всеми, независимо от возраста.​<

Любимая песня

"

Нигде так хорошо не поется, как у походного костра. Моя любимая — «Говорят, геологи — романтики...».

Об исторических личностях

"

Интересны биографии тех, кто сделал Россию Великой. Ярослав Мудрый, Владимир Красное Солнышко, Петр Великий. Думаю, пройдет время, можно будет в этот же ряд поставить Сталина. Жестокости у Петра было не меньше, но память об этом канула в Лету, а результат его дел остался. Коммунистам досталась аграрная страна, а Сталин в короткие сроки сделал ее страной индустриальной, которая смогла победить фашизм.

О будущем страны

"

Будущее нашей страны — это высокообразованные люди, талантливые рукодельцы, мудрые руководители, объединенные чувством патриотизма.

О смысле жизни

"

Планетологи пришли к выводу, что через пять миллиардов лет Земля будет сожжена расширяющимся Солнцем, жизни на ней не будет. Философски рассуждая, перспектив у человека нет. В жизни Вселенной мы — незаметные существа и вряд ли оставим хоть какой-то след. Поэтому даже с этой точки зрения нужно стремиться к полноценной созидательной жизни каждый день.

Лед и пламень академика Мельникова